Чем хороши истории в cardio.today? Мы говорим с героями и о личном, и о профессиональном, и получается совершенно нестандартно и занимательно, а главное – динамично.
Как выбрать стоматолога, когда ситуация с зубами во рту мешает жить? Вы наверняка получите об этом представление, прочитав эмоциональную речь лидера «Стоматологии Егора Рузова». А еще узнаете, зачем владельцу клиники в 43 года преодолевать «Айронмен» – соревнования по триатлону из знаменитой серии IRONMAN 70.3
Препараты для анестезии могут повысить давление
– Егор Леонидович, что должен понимать человек с сердечно-сосудистыми заболеваниями, садясь в кресло стоматолога? Должен ли он предупредить стоматолога о своих проблемах с сердцем, сосудах, следует ли ему поставить в известность о препаратах, которые он принимает?
– Обязательно! Человек, имеющий кардиологические проблемы, по идее, должен быть ответственным за собственное здоровье. И попадая к врачу любого профиля, если тот не наблюдает его непосредственно, он должен ставить в известность.
Почему это важно стоматологу? Потому что, во-первых, мы применяем препараты для анестезии, которые могут поднять давление.
В случае возникновения острых состояний, которые могут быть абсолютно у любых людей, для пациентов с ССЗ мы проводим реанимационные мероприятия по особой схеме.
Кроме того, довольно часто сердечники принимают препараты, разжижающие кровь, поэтому кровотечения тоже могут быть у них более обильными, чем у других людей.
– Зная подробную информацию о пациенте, стоматолог выбирает конкретные препараты и методы?
– Конечно. Мы тогда можем планировать лечение. Стоматологические манипуляции бывают разные. Есть вещи, которые совершенно спокойно делаются вообще без анестезии. При работе стоматолога могут быть кровотечения, а могут и не быть.
Некоторые манипуляции нельзя проводить после инфаркта в течение определенного времени.
– Какие, например?
– Допустим, дентальную имплантацию. Ее проводят с отсрочкой в полгода. В каждом конкретном случае показания рассматриваются отдельно.
– Гипертоникам следует чего-то опасаться в кресле стоматолога?
– Безусловно, повышения давления. И гипертоники со стажем, как правило, носят свои препараты в сумочке. А теперь давайте разберемся, что такое гипертоник?
– Человек, у которого постоянно повышено давление.
– Какое?
– У каждого свой уровень!
– Вот именно. Сегодня человек, имеющий верхнюю границу давления в 140, может в жизни не знать, что у него какие-то проблемы с давлением. Он к доктору не ходит (а мужики особенно), карточки в поликлинике не имеет, 10 лет живет с давлением 140 и вообще не в курсе, что у него такое давление. Он гипертоник? Да. Это одна категория. Другая – это когда у человека скачет давление до 220, и 170 для него – почти норма.
– Берем мужчину, у которого нет карточки в поликлинике. Он приходит к вам, по его виду, красноте кожных покровов вы видите, что человек, скорее всего, подвержен проблемам с давлением.
– Да, мы смотрим (это я за свою клинику говорю, не знаю, как в других). Это ответственность стоматолога – обратить внимание на нестандартную ситуацию.
– Но, по идее, есть же какие-то стандарты!
– Ну, вот смотрите. Перед большинством стоматологических манипуляций не производится специализированного осмотра и замера давления. Но, заполняя карточку, пациент пишет о своих заболеваниях. Если он о них не знает, то мы можем узнать о них только в процессе, и в соответствии с этим можем действовать.
Если внешний вид человека отличается от здорового, конечно, мы можем спросить: «А что там с вами, как вы себя чувствуете?» Если увидим какие-то изменения, спросим, нормально ли это или ненормально. Я вам скажу: мы часто направляем людей на дополнительные обследования. Раз в месяц я обязательно кого-то направляю на анализы или на лечение.
– Например?
– Когда замечаем, что у пациента идет непонятный процесс в полости рта. Допустим, мы знаем его много лет, у него никогда в жизни не было кариеса пришеечного в атипичных местах, и вдруг почему-то в течение года у него – 8 полостей!
Иди, дорогой, на анализ на сахар, в том числе с нагрузочными пробами, посмотрим на развернутую формулу холестерина.
Совсем недавно у человека, который лечился у нас очень длительное время с абсолютно стабильным результатом вдруг в нескольких зубах развился острый кариозный процесс: вчера не было – сегодня уже есть. Долго искали. Никаких симптомов. Человек говорит: «У меня всё нормально!» Но мы же видим, что не нормально! Пришлось сделать кучу анализов и через 2 месяца выяснили: виноват грибок в полости рта.
«Можно человеку рояль в рот всунуть, и тот скомпенсируется, а человек будет всю жизнь жить и радоваться»
– Не секрет, что от ошибок при протезировании могут возникнуть проблемы со здоровьем.
– Еще какие!
– Головные боли, перепады давления, боли в позвоночнике, шее. Есть ли у вам какие-то рекомендации, может ли пациент избежать подобных последствий?
– Может.
– Что в данном случае зависит именно от пациента?
– Выбор врача. Это важно, если пациенту предстоит любая манипуляция, особенно та, когда вмешиваются в прикус. Если дефект, который нужно восстановить, включенный, занимает несколько зубов, то соотношение челюстей никак не поменяется. Модели будут отлиты, зубки будут складываться ровно в то положение, в котором они и были в полости рта. Дальше нужно быть ну очень криворуким доктором, чтобы где-то накосячить. То есть ошибка маловероятна.
Но вот в ситуации, когда зубки не складываются (их мало или в протезирование вовлечено большое их количество), когда большие дефекты в одном сегменте, вы не сложите модели, они будут болтаться, качаться.
И вот на этом этапе можно столько накосячить, что не разгребешься!
Здесь пациент должен понимать, что это другой уровень квалификации врачей. Дру-гой! Это люди, которые понимают в окклюзии (окклюзия – это смыкание зубных рядов, при котором имеет место максимальное, привычное, количество межзубных контактов).
И среди кучи врачей-ортопедов людей, которые реально соображают в этом, немного. Это не значит, что все те, кто не соображает, делают всегда какие-то косяки.
Просто проблемы, о которых вы упомянули (головные боли, суставные боли и т.д.), – это очень небольшой процент случаев. То есть можно человеку рояль в рот всунуть, и тот скомпенсируется, а человек будет всю жизнь жить и радоваться.
Вы бы видели, что лежит на столах в технических лабораториях, особенно в малобюджетных стоматологиях! Штампованные коронки, дрова полные, они же вообще никакого отношения к нормальному протезированию не имеют. Но они тысячами делаются в Беларуси!
И тысячи людей этими штампованными коронками жуют свои котлеты и до конца жизни проживают, не имея никаких декомпенсаций и болей.
Но – есть маленький процент людей, которым можно сделать такую работу, и всё, человек станет инвалидом. Вот такая история.
– Ну, наверное, подобное во всех сферах медицины встречается, правда?
– Но, понимаете, какая штука. Стоматология – это очень коммерциализированная область. Она даже в госмедицине сильно коммерциализирована. У нас бесплатная терапевтическая помощь, а протезирование везде платное. И в сознании людей отношение к стоматологу – все-таки как к продавцу некого товара, не только как к врачу. А иногда вообще не как к врачу!
– Неожиданно.
– Нам иногда обидно.
Люди считают: раз пришли и заплатили, то, блин, XXI век на дворе, они должны получить 100 % результата при любом раскладе!
Условно говоря, хочешь хорошую машину – доставай 100 тысяч, покупай лексус, мерседес или что-то еще, и всё, никаких проблем у тебя не возникнет. Ан-нет! Это медицина.
Может оказаться, что у тебя есть 28 тысяч миллиардов, но твою проблему никто, ни один врач в мире не решит, и ты останешься больным до конца жизни!
Может быть, твое качество жизни улучшится, а, может, и не улучшится. И деньги в этом смысле не будут иметь никакого значения. Потому что это – медицина, ребята. Вы уже довели себя до такого состояния (по объективным причинам, конечно, все же взрослые люди), но теперь клиническая ситуация такова, что ее решить так, чтобы забыть и вокруг всё хорошо, – нет! – невозможно никогда. Понимаете? И соответственно, когда люди заплатили деньги и вдруг имеют вот такую декомпенсацию, они обычно недоумевают.
– Что означает термин «декомпенсация»?
– Он означает, что в организме есть огромные резервы. Условно говоря, я весом в 80 кг могу километров 20 тащить на себе груз тоже весом 80 кг. Но если на меня положить 120 кг, я 20 км не пройду, устану. А если на меня будут накладывать всё больше и больше, то в какой-то момент сломаются кости. И это будет декомпенсация.
– Если приходит к вам человек, компенсаторные механизмы которого на исходе, то как раз у него могут возникнуть проблемы. Да?
– Конечно, могут. Допустим, поговорим подробнее на тему височно-нижнечелюстного сустава. Я один из немногих в Беларуси людей, которые занимаются этой проблемой. Это довольно сложная, самая, наверное, неизученная область в стоматологии. Нет четких протоколов, единого мнения стоматологической общественности по тому, как лечить суставы – в отличие от кариеса, где есть четкий протокол лечения. Допустим, я могу по этому протоколу лечить кариес, тряхнуть стариной (хотя не делал это лет 15), – с гарантией 30 лет. Руку на отсечение даю. Потому что там негде ошибиться, там всё понятно. А вот с суставом всё совершенно по-другому.
Люди, которые приходят ко мне и, показывая на сустав, говорят: «У меня вот тут боль», ходят по врачам по кругу, их все отфутболивают (потому что не знают, что делать), они становятся психологически очень сложными, тяжело идут на контакт.
Виноваты постоянные болевые ощущения в области головы. Они реально делают человека немного неполноценным. А поскольку его все отфутболивают, он всё больше раздражается.
И вот приходит такой человек. А у нас, к сожалению, нет понятия нормы в цифровом виде, мы не можем сказать, во сколько градусов должен быть суставной угол. Есть только диапазон нормы. Пациент же не знает, в какой зоне (нормы, около нормы, в патологии) он находился до возникновения проблемы. У него ничего не болело, и он думал, что живет в норме. А на самом деле он жил где-то сильно далеко от нормы, на ее границе, немного в ту или иную сторону.
У меня было в последнее время сразу несколько случаев. Приходит человек с адскими головными болями. Пытаемся выяснить причину, оказывается, ему поставили крохотную пломбочку в нижний зуб. Ничего не мешает! Я взял алмазный бор, используемый для полировки, едва коснулся пломбы, снял микронов 8-12. Человек закрывает рот и – облегченно выдыхает: «Я три месяца вешался! Наконец-то.» Конечно, это суперудача. Чаще всего всё гораздо сложнее. Но так бывает.
Представляете, насколько сустав был на краю в своей ненорме, что вмешательство врача, лечившего кариес, привело к жуткой боли?
И говорить о врачебной ошибке здесь совершенно неуместно. Стоматолог-терапевт анатомически верно сделал свою работу.
Претензий нет. И подумать невозможно было, чтобы такое микрозавышение могло дать такие симптомы. Вот такая декомпенсация.
«Ошибка – там, где врач не знал, что так может случиться. То есть это косяк, о котором ты не предполагал»
– Еще ни один стоматолог не избежал ошибок. Какие меры принимаете вы, чтобы не допустить новых?
– Ошибка – широкое понятие, надо понимать, что вы имеете в виду.
– А какой смысл вкладываете в него вы?
– Ошибка там, где врач не знал, что так может случиться. То есть это косяк, о котором ты не предполагал. Профессионал не ошибается! Ситуация может быть такова, что ты не уверен в результате. У тебя будет 3-5 вариантов исхода. Почему? Потому что мало информации: ты видишь пациента в первый раз, нет наблюдений, тема неизученная и т.д. И это не ошибка! Ты предупредил человека о возможных исходах.
– А я-то думала, что исхода всего 2: либо хорошо, либо плохо!
– Бывают ситуации, когда принимаются компромиссные решения. К примеру, зубы на верхней челюсти все надо удалять. Это отлично видно на снимке. Все! Шансов на то, что зубы будут долго стоять, немного. Ну, 2 года простоят, ну, 3. А человек говорит: «Я не готов удалять!» Он психологически не готов, понимаете? И что тогда решаем? Ты можешь просто поставить на эти зубы коронки (если у пациента есть деньги). Но ты понимаешь, что долго это работать не будет. Вы вместе это обсуждаете. Пациент должен четко понимать, на что он идет. Если он отвечает: «Я готов, это мои деньги, и мне даже год лучше со своими зубами, чем 10 лет с имплантатом. Давайте, доктор, рискнем».
На некоторые уступки – даже по желанию пациента – доктор всё равно не пойдет. Потому что клиническая ситуация может быть такая, что там шансов вообще нет. Но если шансы какие-то есть, ты берешь определенную долю ответственности на себя, но при этом предупреждаешь человека, что если случается какая-то проблема, все должны понимать, что может произойти такая-то история.
– Короче, для врача важно быть честным и не приукрашивать действительность.
– Конечно. Но честным – это раз. Одной честности мало. Надо еще дотумкать, иметь специальные знания, предвидеть. А ошибки могут быть там, где ты не знал! Поэтому важна постоянная учеба.
– Когда в последний раз у вас была подобная ошибка?
– Чтобы мы, в нашей клинике, не знали и полезли? Года 3 назад. Была уверенность, что всё пройдет нормально, но, к сожалению, пошло не так, как хотелось. Впрочем, слава богу, всё разрешилось благополучно. Теперь любые подобные случаи проигрываются вначале по этому сценарию. Теперь мы знаем.
– В клинике вы составляете свои, внутренние, протоколы.
– Конечно. У нас очень зарегулированная государством деятельность. В принципе от нас требуют очень много вещей (бумаготворчества), которые не имеют отношения к реальности, которые не помогут ни улучшить качество лечения, ни обезопасить ни пациента, ни себя и т.п.
Врач обязан держать протокол лечения при себе. Но смысл в том, что никто не может проверить, пользуется он этим протоколом или нет. Это всё на ответственности врача. Есть понятие здравого смысла, которым нужно руководствоваться. И своей собственной профессиональной подготовкой.
Смотрите. Нас выпускают во всем мире с дипломом врача. Экзамены все белорусы проходили одинаково. После этого мы все идем в интернатуру. Но в итоге почему-то у одного врача великолепная карьера, куча благодарных пациентов, нормальное финансовое положение, и он до конца жизни работает счастливый и довольный, а у другого – сплошные проблемы. Все учились в одном месте и у них даже оценки могут быть одинаковыми! Почему? Потому что один видит, а другой – нет.
«Материал только тогда становится ценностью, когда оказывается в руках человека, который понимает, что с ним делать»
– В каждой стоматологической клинике (поликлинике) стандартный набор услуг, одни и те же лицензированные материалы и аппаратура. Какие критерии должен иметь в виду пациент, приступая к выбору, куда ему обратиться?
– Только отзывы! Иначе никак он не проверит.
При этом хочу подчеркнуть, что материалы от клиники к клинике очень сильно отличаются.
– Но сейчас даже государственные поликлиники закупают серьезное оборудование.
– Во-первых, само оборудование ни фига не сделает. На нем надо уметь работать. Это самое главное. То же самое и с материалами. Когда я начинал деятельность, я не понимал, почему в Германии любая коронка (из любого материала) стоила 500 марок. А у нас – долларов 60. То есть разница колоссальная.
– Цена включала работу?
– Да. Понимаете, какая штука. Материал только тогда становится ценностью, когда оказывается в руках человека, который понимает, что с ним делать. Скульптор это, врач или строитель космических кораблей, если у него высокий класс профессионализма, он плохими материалами, которые не позволяют ему реализовать собственные амбиции и навыки, никогда не будет работать. Хотя есть достаточное количество материалов, которые реально не принципиальны.
Я вам больше скажу. Сегодня тюбик пломбировочного материала стоит 10 долларов, а есть тюбик за 40 долларов. Нехилая разница, согласитесь.
И если криворукий доктор берет тюбик за 40 долларов, думаете, он что-то толковое сделает? Абсолютнейший, полнейший ноль.
А высокого класса профессионал возьмет в руки обыкновеннейший, старого образца материал, сделает из него конфету, и это будет работать 100 лет. Но обычно так складывается, что подобные материалы он не берет, потому что у тех, что дороже, как правило, больше возможностей.
Но материалы – вообще десятое дело. Поговорим об инструментарии. Без современных микроскопов вообще невозможно, вон они на столах стоят. Какой у врача микроскоп? Это не принципиально. Просто совершенно без оптики не-воз-мож-но. Не бывает современного нормального подхода без оптики с точностью порядка 20 микрон. А если нет точности, то в зубе будет цементный зазор, который будет разрушаться, зубная бляшка, налёт и все вытекающие.
– Хотите сказать, что такие микроскопы есть у нас не везде.
– Да. Причем когда ты начинаешь работать на этом микроскопе, у тебя почти в 2 раза удлиняется время работы. Его кто-то оплачивать должен?
– Гм.
– Пациенты не всегда это понимают. Но если уж ты взялся работать по стандарту с микроскопом, то ты уже работаешь в соответствии с ним. И всё. И говоришь пациенту: «Раньше это стоило полтинник, а сейчас – сотню. Почему? Потому что я по-другому работать не хочу».
Когда первый раз в микроскоп смотришь в рот, то думаешь: «Что я делал раньше и сколько там еще всего не видел? Как вообще работал?»
– А когда пришли микроскопы в Беларусь?
– Лет 5.
– О, совсем недавно.
– Мне жутко повезло! Я развитие стоматологии семимильными шагами увидел воочию. Ранее была стагнация, по большому счету с середины XX века нечего не менялось – до появления полимерных материалов. Теперь микроскопы – это золотой стандарт!
«Для пациента цена не изменилась. Для меня – минус 500 моей прибыли. Почему? Я так хочу! Хочу, чтобы эта работа была а-фи-ген-ская»
– Но мы же понимаем, что хорошее оборудование – это еще не всё. Можно ошибиться при наборе персонала.
– Как можно ошибиться при наборе персонала? Давайте различим два вида стоматологий. В одном из них на первом месте стоит медицина. И свою клинику я отношу к этому виду. А есть коммерческие учреждения, где на первом месте стоит зарабатывание денег, а медицина – лишь как вариант. Это два принципиально разных подхода.
Когда в клинике на первом месте медицина, то, хотя все хотят жить красиво и иметь прибыль, владелец (или директор) отвечает за то, что при выборе любой манипуляции его персонал руководствуется принципом необходимости для пациента.
Вот на нашем столе вы видите беленькие зубки. Это работа очень сложная, и могла быть сделана с применением разных технологий. И можно было сэкономить долларов 500. Я сказал: «Не экономим! Я хочу красивую работу». Для пациента цена не изменилась. Для меня – минус 500 моей прибыли. Почему? Я так хочу! Хочу, чтобы эта работа была а-фи-ген-ская. Вот это для меня важно. И я куплю себе удовольствие – за 500 баксов или даже больше.
– Мне кажется, что когда к пациенту относишься нейтрально, когда он тебе никто, такого в стоматологии быть все-таки не может. Уж простите за такую точку зрения.
– Хорошо… Вы когда-нибудь встречали пять нормальных врачей вместе?
– Нет, увы, как-то не везло.
– Так я вам скажу: они только и говорят, что о работе. У нас жены возмущаются: «Вы что, на работе не можете поговорить?!»
Мы пиво собираемся пить, и о чем мы говорим? О зубах. О пациентах рассуждаем, о новинках и т.д. Казалось бы, иди и отдыхай, рыбачь. Нет, мы про работу будем говорить.
Потому что это здесь, в голове, в сердце, менталитет такой. Нам важно, чтобы работа была сделана хорошо. Почему доктор становится в итоге профессионалом? Его же никто не контролирует?! Представляете, сколько можно было бы сэкономить времени, усилий, переживаний в процессе работы над банальной пломбой?
Вы можете заплатить за пломбу одни и те же стандартные 100 рублей, но на выходе будут два разных продукта!
Был у меня пациент. С катастрофическим слюноотделением. Я такого слюноотделения никогда в жизни не встречал. Ни разу! Просто какой-то фонтан. Надо было сделать пломбу в верхней «восьмерке». Полтора часа. 4 ассистента. Всё в вате. Человек в кресле уже изнемогал. В итоге я начинаю вносить материал, и туда всё равно попадает капля – после всех этих подготовительных манипуляций. Заканчиваю пломбировку и говорю: «Знаете, эту пломбу надо переделывать!». И он сказал: «Блин, вот это, я понимаю, подход».
Я же мог ему не сказать! Простояла бы эта пломба 10 лет. Но я вижу, что нельзя так. И не могу себе соврать. Понимаете? В итоге заказал какие-то особые, с клеевым составом, шарики для него, и через месяц всё сделали. А по-другому никак!
«Однажды я понял, глядя в зеркало, что пора бы уже и вес уменьшить, и вообще как-то привести себя в порядок»
– Вы обронили, что даже когда в компании собираетесь, не можете ни о чем другом говорить, как о работе. А как вы отвлекаетесь, как переключаетесь?
– В себя немножко уходишь. Хобби в виде внутреннего погружения. Потому что очень много общения, постоянно с разными людьми. Рыбалка. По лесу походить. Побегать. Спорт. Такой, чтобы без людей, не футбол. И это при том, что я очень общительный и активный. Я общение люблю, меня люди не напрягают. Но когда много работаешь, нужны переключения.
– У вас в Фейсбуке фотографии с «Айронмена»…
– Это не просто фотографии, не фотомонтаж, это правда! Я сделал это. С очень скромным результатом. Но это первый мой «Айронмен». 70,3 мили.
– Куда ездили?
– В Эстонию. 2 км плыл по открытой воде, 90 на велике и 21.100 (полумарафон) бежал.
– Сколько часов?
– Зачетное время на этой трассе – 8,5 часов. Победитель прошел за 3.55. Но это не люди, это профи. Я уложился в зачетное время. Прошел трассу менее чем за 8 часов. А мой друг, который меня вовлек, прошел за 6.17. Думаю, что к весне я выйду из 7 часов. И потом, надеюсь, буду преодолевать трассу за 6-6,5 часов (в зависимости от рельефа, конечно).
– На каком участке трассы захотелось бросить всё?
– На велике! Для меня велик – самое тяжелое, просто капец. Тяжело не физически. Затекает всё на нем, та же шея, задница болит. Если тебе тяжело, к примеру, бежать, то, снижая темп, ты отдыхаешь. А на велике от темпа болевые ощущения вообще никак не зависят. Что быстро едешь, что медленно – всё равно хреново.
Поэтому велик – для меня самый дискомфортный этап «Айромена». Но я сейчас стал изучать вопрос, и в некоторых источниках написано, что человека все-таки можно посадить на велик нормально, реально всё отрегулировать, для этого надо использовать специальный стенд для настройки. В общем, либо ехать по-прежнему, стиснув зубы, либо все-таки немножко заморочиться технологиями. Попробую последнее, посмотрим.
– А как вы мотивировали себя продолжить гонку, когда наступила тяжелая минута?
– Пацан сказал, пацан сделал. А чего тогда приехал? Тяжело? Ну, не смертельно же. Всё оказалось даже проще, чем я думал. Во-первых, организм врабатывается.
Я неплохо занимался спортом в юности (тогда была очень модна «рукопашка»). А потом после института был довольно длительный период растренированности. Технически я оттачивал приемы (периодически), а вот с точки зрения выносливости особо не продвигался.
И бег я ненавидел всей душой, просто терпеть не мог. Вообще жесть!
Но однажды я понял, глядя в зеркало, что пора бы уже и вес уменьшить, и вообще как-то привести себя в порядок. И лет восемь жил в таком режиме: побегаешь два месяца – бросишь, опять увлечешься – опять перегоришь.
Бегал обычно после работы (утром не люблю). И оказалось, прикольно: бежишь, погружаешься в себя, мысли выстраиваются.
Когда я первый раз год назад на тренировке пробежал полумарафон, думал, костьми лягу. В апреле пробежал полумарафон в Мадриде. Тоже было тяжело. И забавно, что когда на «Айромене» я проплыл, слез с велика и бежал, то уже думал: «Да что тут осталось! 20 км? Тю-у, вообще не вопрос!» Настолько меняется психологическое отношение к дистанции.
– На шаг переходили?
– Переходил, в двух местах. Думал, не перейду, но увидел двух ребят сильнее меня, которые на круг меня обошли. Смотрю: они, нормальные такие пацаны, бегут-бегут, а в горку на шаг переходят. Думаю: елы-палы, они же опытнее. Дистанция большая, на много часов, трудно рассчитать, в какой момент плохо станет, когда жрать захочется. Останавливался, конечно, там же огурчики соленые предлагают, бананы, воду. То есть не было бешеного ритма.
Я вообще не представлял, как и когда что будет. Теперь понимаю, где реально мог увеличить темп.
Но без подготовки «Айронмен» не пробежишь. Какой-нибудь чувак скажет: «Я спортивный, хожу в зал». Но «Айронмен» он не сделает!
– Или сделает, но склеит ласты.
– Нет, в том-то и дело, что не сделает! Ни колени не выдержат, ни дыхания не хватит. Просто остановится и всё, будет плакать. На любом «Айромене» кто-то не финиширует. Те, кто занимался спортом, понимают: есть такая нагрузка, после которой ты, всё, больше не можешь. Когда я бежал полумарафон, то левое колено не болело, терпело, поскольку колол в него траумель. Но траумель закончился на 18,5 км, и колено просто начало взрываться. Бежишь с горы и думаешь: 5 км назад я использовал этот спуск, чтобы увеличить темп, надо бы поднажать – газ в пол, но всё, машина дальше не едет.
– Вот пробежали «Айронмен». Первые сутки – сплошная эйфория?
– Непередаваемая. Афигеть. Жена говорила: «Ходишь, у тебя улыбка просто до ушей!» Вот сразу видно, кто первый для себя «Айронмен» сделал, они все ходят обалдевшие от счастья… Знаете, «Айронмен» – это большая, интернациональная тусовка хороших людей. Приятно лишь только от чувства общности с ними.
– Какие дальнейшие цели ставите?
– Спортивные? На «десятке» хочу выйти из определенного времени. Понимаете, чем хорош «Айронмен»: там есть соревнование, надо вложиться в определенный норматив, что таким раздолбаям, как я, не дает соскочить. Ты же заплатил стартовый взнос + забронировал проживание. Конечно, ты чувак состоятельный и можешь плюнуть на то, что уже потратил пару сотен, и не участвовать. Но как-то это не по нутру. Поэтому ты знаешь, что в такой-то день будет забег, значит, ты должен выполнить тренировочный план. Если не выполнишь, завершить забег нет шансов. Значит, соскочить невозможно. Спина у тебя болит или командировка, неважно.
– Вы сами себя загнали в такой жесткий график. Почему?
– Так сложились обстоятельства. Во-первых, в «Айронмен» увлек друг. Во-вторых, заниматься спортом надо.
Ты можешь и не заниматься, но тогда должен понимать, к какому результату в итоге придешь: вырастет пузо в два раза больше, сердце будет нетренированным и т.д., и т.п. А я так не хочу!
Я выбираю, чтобы до старости мог, допустим, нормально залезть на дерево – с внуком, когда-нибудь. Поэтому нужна эта активность.
А раз нужна активность, то выбираешь ее вид. Я попробовал то и это. И именно такие вещи, как марафон, «Айронмен», триатлон вообще, не позволяют соскакивать. К тому же это хорошие, длинные нагрузки. Единственное, надо быть аккуратнее с суставами: технично бегать, обувь иметь правильную.
Знаете, то ли голландцы, то ли бельгийцы сделали интересное исследование, оно опубликовано в серьезном журнале. Езда на велосипеде, бег и занятия спортом вообще в городе, в условиях загазованности, при плохой экологии могут сократить продолжительность жизни на 3 года. Однако у исследования есть и вторая часть: гиподинамия сокращает жизнь на 15 лет.
Поэтому, ребята, лучше бегать по загазованным улицам и жить, елки-палки, на 12 лет дольше, чем не бегать вообще!
«Жизнь постоянно дает шансы…»
– Егор, у нас остался блиц. Продолжите, пожалуйста, предложение. Риск оправдан, когда…
– Нужна цель, для чего рисковать.
– Больше всего меня страшит… Если рассуждать в профессиональном плане.
– Изменение условий ведения бизнеса, которые повредят моей клинике. Потому что я люблю свою работу и хотел бы заниматься бизнесом до конца профессиональной деятельности в Беларуси.
– Из равновесия меня может вывести…
– Человеческая глупость. Отсутствие здравого смысла.
– Успешны те, кто…
– Четко представляют, что они хотят. При этом нужно быть открытым к тому, что жизнь постоянно дает шансы, всё время, но многие люди их не видят.
Фото Дмитрий Болашев