С вами было такое? Прочли книгу и удивились: кто этот большой умница, эрудит и интеллектуал? Оказывается, и в современной белорусской литературе есть талантливые писатели. Сегодня Виктор Мартинович – уже маститый прозаик, автор романов «Паранойя», «Сцюдзёны вырай», «Сфагнум», «Мова» и «Озеро радости», лауреат нескольких литературных премий. Беседу для cardio.today мы начали с вопроса, который напрашивался сам собой.
«Хорошие поступки делают сердце больше, а плохие, соответственно, заставляют его уменьшаться»
– Виктор Валерьевич, вы писатель, душевед. Если вам нужно передать внутреннее состояние героя, какое слово чаще употребляете: «душа» или «сердце»?
– Конкретного анализа не проводил, но мне кажется, что «сердце». Однажды я был во Вьетнаме, в городе Хойан. Перевозчик на лодке оказался бывшим буддийским монахом.
Он объяснил мне, что сердце – единственное, что не умирает в человеке.
Хорошие поступки делают сердце больше, а плохие – соответственно, заставляют его уменьшаться. Прочтение сердца в буддизме тождественно христианскому прочтению души. Как-то я это перенял.
– В то же время в «Паранойе» вы писали о том, как очищается душа со всеми ее пазухами и отверстиями, узорами и скрытыми кружевами. Значит, этот образ тоже используете?
– Выходит, да.
– У нас разговор будет чисто сердечным – в два слова. Помните, как ваш Кабанов в «Сфагнуме» делал «чисто сердечное» признание?! Вам недавно стукнуло сорок. Не беспокоит ли боль в груди? Знаете, какое давление нормальное?
– Ну, 120 на 80. В юности я был типичным нервным ипохондриком типа Родиона Раскольникова. Волновался за свое здоровье гораздо сильнее, чем сейчас. У меня был тонометр. Спустя годы стал относиться к этому более спокойно. Мой прадед умер так. Он шел из одной деревни в другую и, как Язэп Дроздович, известный белорусский художник, просто упал и не встал. Мой дед шел из пункта «А» в пункт «Б», получив первую пенсию, и тоже рухнул. Возможно, переживал, что ему не надо больше ходить на работу. И, мне кажется, это смерть для настоящего мужчины.
«Несколько месяцев ты целенаправленно себя гробишь. Потому что, к сожалению, единственный способ закончить роман – это погрузиться в него полностью»
– Как найти баланс между тягой к сочинительству и чувством самосохранения? Ведь вы наверняка пишете не размеренно, а взахлеб. Не следуете формуле «творчество творчеством, а обед по расписанию»? Имеются в виду большие литературные произведения.
– Написание книги – самый далекий от фитнеса процесс.
Несколько месяцев ты целенаправленно себя гробишь. Потому что, к сожалению, единственный способ закончить роман – это погрузиться в него полностью. Для этого нужно забыть о своем теле, о себе.
Ты просыпаешься в шесть утра и работаешь часов четырнадцать. Это условно. Иногда, если наступает какой-то ступор, делаешь паузу на пару часов для прогулки. Когда шагаешь, сюжет сильно движется. Я точно «думаю» ногами. Кто-то, в том числе серьезные писатели, моет посуду. А мне надо прогуляться. После того, как закончишь работу, можешь поесть. Если сделать это раньше, при таком режиме, с четырьмя часами сна, ты просто уснешь за работой. Спасает кофе – до полудня выпиваю чашки четыре.
– Жизнь, что называется, на износ.
– Такой взрыв происходит раз в 2-3 года. В остальное время занимаешься укреплением своего здоровья. Путешествуешь. Ездишь по литературным резиденциям, тусуешься по музеям, общаешься с коллегами-бездельниками. Ты – европейский писатель, так что не всё так плохо.
– Кофе в больших количествах – не есть хорошо. Бальзак, если верить Стефану Цвейгу, пил его литрами. Был вынужден писать по ночам, чтобы рассчитаться с кредиторами.
– Согласен. Это штука вредная. Кофе меняет ритм сердца и скорость мысли. В этом смысле он для меня некритичен.
Однако, когда работаешь и употребляешь много кофе, он просто перестает действовать. Пьешь его только потому, что это вошло в привычку.
Что точно вредно для писателя, так это алкоголь. Недавно прочел, что за гениальность и алкоголизм отвечает одна и та же хромосома. Все обжигающе гениальные писатели, которые мне интересны, имели тягу к спиртному. И либо заканчивали тем, что позволяли этой склонности себя победить, либо преодолевали ее и работали дальше. Виктор Цой говорил американке Джоанне Стингрей, делавшей с ним первые видео-интервью:
«Алкоголь со стихами несовместим».
Вот с текстом алкоголь точно несовместим. То же самое касается любого наркотика. Тебе может показаться, что ты пишешь что-то толковое, а на самом деле – нет. Ты должен забыть о любых вещах, которые искажают твое сознание.
– У вас много авторских придумок. Вот одна из них: «Утро вечера мигренее». Что имелось в виду?
– Дело в том, что мигрень в медицинском значении не связана с похмельем. Башка болит исключительно по утрам. К вечеру, если ты ведешь правильный образ жизни, всё пройдет.
– К слову, богема не засасывает? Вас как человека известного часто зовут на светские мероприятия, на тусовки?
– Пару лет назад я закрылся и перестал выходить на тусовки. Долгое время вел ночной образ жизни. Могу составить карту ночных клубов Вены. В Минске эта жизнь менее интересна. От гитарных пацанчиков, которые утром поют на Комаровке, а вечером – на Зыбицкой, устал. Репертуар у них – один и тот же. Ты не можешь словить там никаких cюжетов, потому что жизнь – не там. Возьмем великих парижан, того же Бегбедера, ставшего диджеем. Несмотря на бурные вечера, он пишет о том, что слышит от своих друзей днем.
«У меня есть несколько чрезвычайных номеров. Один – на случай, когда ломается Apple, другой – когда ломается машина, и третий – когда ломаюсь я»
– Писателей не назовешь долгожителями. Самый опасный возраст вы уже проскочили.
– Тридцать семь?
– Да. Как пел Высоцкий, под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль и Маяковский лег виском на дуло… Как часто обращаетесь к врачам?
– У меня есть несколько чрезвычайных номеров. Один – на случай, когда ломается Apple, другой – когда ломается машина, и третий – когда ломаюсь я. Не помню, когда последний раз звонил докторам. Дай Бог, чтобы так было всё время. Не хочу, чтобы это звучало легкомысленно. Понимаю, что тело – важная часть того, из чего мы состоим. Но нельзя ему позволять подчинить свою душу.
Вообще же, к врачам я отношусь с большой симпатией. Мне кажется, это одна из немногих специальностей, которая может остаться через десять лет. Все вокруг уже стали журналистами, водителями, пекарями. С врачами предпочитаю общаться вне работы. Потому что они рассказывают сюжетообразующие истории про жизнь и смерть.
– Есть ли близкий человек, который подтолкнул бы вас к визиту к эскулапам?
– Про личную жизнь я обычно не распространяюсь… На мой взгляд, это должен делать внутренний голос. Даже если у тебя есть кто-то, кто капает на мозг, до тех пор, пока не прислушаешься к себе, ничего не будет.
– Ваша личная жизнь засекречена. Стало быть, вопрос о музе отпадает?
– Нет, я могу ответить. Несколько лет назад, несильно подумав, я сделал заявление, что мужчину никогда не вдохновляет женщина. И эти слова из интернета уже не выкорчевать. Но по прошествии пяти лет переменил свое мнение. Наверное, ты пишешь только под воздействием эмоционального чувства. Любимая влияет даже на язык, которым создается то или иное произведение.
«Останутся после тебя – твои тексты. И это заряжает энергией и верой в то, что ты делаешь что-то достойное»
– Обычно угрозу для сердца создает лишний вес. Судя по вашей комплекции, беспокоиться не о чем. Исключили из рациона вредные продукты?
– Я очень люблю пожрать и знаю в этом толк. Люблю мясо и поэтому, наверное, никогда не стану вегетарианцем. Не знаю, что может быть вкуснее свежевыловленной и запеченной форели с картофелем. Очень люблю сладкое. При этом много хожу. Может, движение меня спасает от полноты?!
– Вам не приходилось слышать на встречах с читателями: «Виктор Валерьевич, какой-то вы худенький, бледненький»?
– Да, бывает. Не обходится и без презентов. Но несут почему-то всё время алкоголь. Как-то подарили бутылку настойки на кедре.
– Напиток целебный, с намеком: растрачивать себя надо с оглядкой на здоровье.
– Но ты же ради этого живешь. Других задач у тебя нет. То есть, ты много всего другого в жизни делаешь, но останутся после тебя – твои тексты. И это заряжает энергией и верой в то, что ты делаешь что-то достойное.
«Благодаря изменениям, произошедшим за последние 30 лет, мова стала языком горожан, интеллектуалов, которые интересуются литературой, искусством»
– Поговорим о творчестве, о новых покоренных высотах – в театре и кино. В РТБТ идет спектакль по вашей пьесе «Карьера доктора Рауса».
– Это, конечно, совершенно другой опыт. Премьера пьесы состоялась в апреле нынешнего года, когда я жил в Цюрихе. Помню, как жадно вчитывался в скупые отзывы людей в соцсетях, искал рецензии, пытался понять, что получилось. До мая был за границей. Как только вернулся домой, сразу побежал в театр.
Увиденное меня очень впечатлило. Режиссер спектакля Александр Федорович Гарцуев сильно переделал пьесу под инсценировку. То есть там везде звучат мои интонации, но он ввел одного персонажа, которого не было, – собирательный образ из существующих. Это великое мастерство. Получилось просто что-то бомбическое.
Не хотел бы опережать события, но есть приметы того, что спектакль будет держаться долго. У нас два показа в месяц, и до сих пор аншлаги. Такое редко бывает. Это не просто байопик про Скорину, это наша биография. Белорусам, русским стоит посмотреть этот спектакль.
– Также начались съемки фильма «Озеро радости».
– Что касается экранизации романа, режиссер Алексей Полуян опять же многое изменил. Но то, как он выбрал героиню, – а это девочка из детского дома, – показывает: мы осмысливали текст примерно одинаково. Так что, думаю, всё будет хорошо.
– За девочку не болит сердце? Получается, сегодня она вытащила счастливый билет. А что с ней будет завтра?
– Дело в том, что там не всё так грустно. Я боюсь раскрывать чужие тайны. Но, насколько знаю, она растет в семье, и у нее всё благополучно.
Фильм будет показываться на европейских фестивалях – уже сейчас можно об этом говорить. И у исполнительницы роли Яси есть большая перспектива. Многие из белорусских топовых актеров так начинали. Я видел, как она играет: это круто!
Надо сказать, что режиссер к работе подходил с тщательностью Тарковского. Сцена длительностью в 2 минуты снималась 6 часов. Я сам это видел. Немецкие оператор, рельсы, техника – ничего подобного в Беларуси не припоминаю. Мы пока в тени, и мне это даже нравится: больше потенциала выстрелить.
– Кроме эпических жанров, вы каждую неделю выдаете на-гора публицистику. Ломаете стереотипы в проекте «Будзьма беларусамi», пробуждаете в соотечественниках самоуважение.
– Можно в каждом как-то перепрограммировать впечатления о белорусах. Когда мой отец был юн, на белорусском языке было говорить стыдно, потому что он считался речью колхозников. Благодаря изменениям, произошедшим за последние 30 лет, мова стала языком горожан, интеллектуалов, которые интересуются литературой, искусством. Мне кажется, одна из заслуг в этом принадлежит проекту «Будзьма», к которому я отношусь с очень большой симпатией. Мне приятно, что я часть этой команды.
– В конце, как всегда, вопросы с укороченным контролем времени. Давать взаймы – удел…
– Добрых людей.
– Любимому человеку прощу все, кроме…
– Предательства.
– Слова бессильны, когда…
– Стреляют, льется кровь, звучит музыка, говорит тело. Они много когда бессильны.
– Главная польза в чтении книг в том, что…
– У тебя становится много друзей, часть из которых ушла из жизни. Причем много тысяч лет назад.
Фото Алексей Наумчик